В течение Первой мировой войны российская армия, включавшая в себя множество инородцев и представителей нерусского населения, не могла не столкнуться с проблемой национального сепаратизма.
По словам одного из самых известных руководителей Белого движения, А.И. Деникина, «национального вопроса в старой русской армии почти не существовало».
В своих воспоминаниях А.И. Деникин утверждает, что трудности межнационального общения возникали лишь на технической почве, обусловленной незнанием русского языка, но никак не на почве национальной нетерпимости. Впрочем, автор упоминает и о особенном положении поляков и евреев в российской армии.
Так, евреи не имели доступа в офицерскую среду, однако крещеные евреи вполне могли достигнуть высоких чинов в армейской иерархии. Такое отношение, по словам автора воспоминаний, не являлось результатом официальной политики свыше, но возникло в силу сложных причин, выходящих за рамки взаимоотношений военной среды.
Правительственная же политика из всех народностей российского государства выделяла только поляков. Секретными циркулярами в отношении поляков был создан целый ряд ограничений: установлен определенный процент офицеров-поляков в войсках западных и юго-западных округов, им запрещалось поступать в военную академию Генштаба, запрещалось их назначения на должности полковых штабов.
Как и в случае с евреями, у лиц, желавших добиться успехов на военном поприще через академию Генштаба, оставался лишь один выход – перемена религии.
Далее А.И. Деникин упоминает, что «в офицерской среде совершенно отсутствовали те начала нетерпимости и предубеждения, которые проводились правительством. В военном быту тяготились этими стеснениями, осуждали их и, когда было возможно, обходили закон в пользу поляков».
В некотором пояснении нуждаются слова А.И. Деникина о том, что тенденция к угнетению еврейской диаспоры имела в своем основании глубокие причины, возникшие и развившиеся в народной среде, но «отнюдь не входила в систему, не инспирировалась свыше».
Правительство царской России определенно проводило политику государственного антисемитизма, основывавшемся на религиозной принадлежности (т.е. распространявшемся в большинстве случаев лишь на иудеев, не затрагивая крещеных евреев).
В качестве примера можно привести черту постоянной еврейской оседлости, ограничивающей место проживания лиц иудейского вероисповедания. Антисемитизм в царской России проявлялся и в многочисленных клерикально-политических организациях, поддерживаемых правительством: Союз русского народа, Русский народный союз имени Михаила Архангела, и др.
Однако война в значительной мере уничтожила национальные перегородки, а последовавшая вскоре революция принесла, – и в законодательном порядке, – отмену всех национальных и конфессиональных ограничений.
Так, черта оседлости была упразднена уже в 1915 году, а формирование национальных частей началось еще до 1917 года.
Формирование воинских частей по национальному признаку являлось знаком роста национального самосознания многочисленных народов России. Известность получили несколько стрелковых латышских батальонов, ожесточенно сражавшихся против немецких войск, Кавказская туземная дивизия, более известная под именем «Дикой», сформированной из добровольцев.
С началом революции и ослабления центральной власти начались сильнейшие сепаратистские процессы периферии, возникло и стремление к национализации армии.
Приведем фрагмент из воспоминаний А.И. Деникина: «Начались бесконечные национальные военные съезды, вопреки разрешению правительства и главного командования. Заговорили вдруг все языки: литовцы, эстонцы, грузины, белорусы, малороссы, мусульмане — требуя провозглашенного “самоопределения”, — от культурно-национальной автономии, до полной независимости включительно, а главное — немедленного формирования отдельных войск.
В конце концов, более серьезных результатов, несомненно отрицательных в смысле целости армии достигли формирования украинское и польское, отчасти — закавказские. Прочие попытки были пресечены. Лишь в последние дни существования русской армии в октябре 1917 года, генерал Щербачев, с целью удержания Румынского фронта, приступил к широкому расслоению войск по национальным признакам — попытка, окончившаяся полной неудачей». Явно неодобрительное отношение автора воспоминаний к национализации армии вполне объяснимо: разделение единой прежде армии на полуавтономные формирования неминуемо снижало боеспособность войск. Зачастую под национализацией скрывалось явное нежелание выступать на позиции. О таких случаях свидетельствует командующий войсками Киевского военного округа (одного из важнейших прифронтовых округов на тот момент) полковник Оберучев: «в то время, когда делались героические усилия для того, чтобы сломить врага (июньское наступление)… я не мог послать ни одного солдата на пополнение действующей армии… Чуть только я посылал в какой-либо запасный полк приказ о высылке маршевых рот на фронт, как в жившем до того времени мирною жизнью и не думавшем об украинизации полку созывался митинг, поднималось украинское жёлто-голубое знамя и раздавался клич:
— Пийдем пид украиньским прапором!
И затем — ни с места. Проходят недели, месяц, а роты не двигаются ни под красным, ни под желто-голубым знаменем».
Представляет интерес отношение к национализации армии и самих национальных кругов: так, в середине апреля киевский совет рабочих и солдатских депутатов большинством голосов (264 против 4) потребовал отмены образования исключительно украинских полков. Таким же противником национализации являлась и польская социалистическая партия «Левина», отколовшаяся от польского военного съезда в июне из-за постановления о формировании польских частей. Цели таких формирований были озвучены недвусмысленно: «…польская армия нам нужна не для войны, не для борьбы — она нам необходима, чтобы на будущей международной мирной конференции с нами считались, чтобы мы имели за собою силу».
Правительство вполне разумно крайне отрицательно отнеслось к процессам расслоения армии по национальному признаку. Премьер-министр Керенский в письме на имя польского съезда (1 июня 1917 года) высказал такой взгляд: «Выделение национальных войск… в настоящий тяжелый момент растерзало бы ее тело, подорвало бы ее мощь и было бы гибелью как для революции, так и для свободы России, Польши и других народностей, населяющих Россию».
Польский корпус, так и не вышедший на фронт по причине незаконченности формирования, впоследствии был захвачен и обезоружен немецкими войсками, а его остатки позже нашли теплый прием в Добровольческой армии.
Однако такая точка зрения правительства была весьма недолговечна: уже 2 июля, наряду с предоставлением Украине автономии, было дано и разрешение на формирование национальных украинских формирований.
Центробежные силы, усиленные революцией, уничтожили централизованные институты государства и армии. Разумеется, причиной всплеска национализма являлись не только революционные потрясения и недовольство, вызванное трудностями военного времени, но и исторические проблемы отношений между народностями Российской империи. Скрытая или же жестоко подавленная, эта рознь с наибольшей силой проявилась именно в критический для государства момент, в то время как власть добровольно выходила на путь децентрализации и признания исторических прав множества народов, населявших Россию.
При подготовке материала были использованы фрагменты книги А.И. Деникина “Очерки русской смуты”.
