Отец Джозефа Пулитцера — состоятельный бизнесмен из Будапешта — видел в сыне продолжателя семейного дела. Мать, глубоко верующая католичка, хотела для него карьеры священника. А Джозеф больше всего на свете мечтал быть военным.
С маниакальным упорством он добивался места в австрийской армии, французском Иностранном легионе, колониальных британских войсках. Но ничего не получалось. Пулитцер был близорук, да и вообще не отличался здоровьем. Но «удача» пришла внезапно.
В Америке шла война. Но служить, и уж тем более воевать, готовы были далеко не все американцы. Наиболее состоятельные искали в Европе добровольцев, которые отправились бы вместо них в армию.
Джозефу, впрочем, и тут «не повезло»: война скоро закончилась, домой возвращаться он не хотел, а работу найти оказалось непросто.
Проблема была в том, что при всем своем образовании, знании немецкого и французского языков, английским он почти не владел. Он ездил по стране в поисках работы и занимался едва ли не всем подряд.
Работал официантом, погонщиком мулов, грузчиком, могильщиком при холерных бараках. В конце концов Пулитцер осел в Сент-Луисе. А вечера он проводил в библиотеке — учил английский и читал учебники по правоведению, поскольку всерьез помышлял о карьере адвоката. Судьба, впрочем, подсказала ему другой путь. И случилось это прямо в библиотеке.
По легенде, Джозеф после читального зала иногда заглядывал в шахматную комнату. Во время одной партии он пробормотал по-немецки что-то вроде «лошадью ходи». Мало того, что игроки оказались немцами, так еще и редакторами ведущей сент-луисской немецкоязычной газеты «Westliche Post».
Сметливого молодого человека взяли на работу. Поначалу Пулитцеру частенько влетало от редакторов за плохой английский. К тому же, он был слишком нетерпелив и не всегда проверял информацию. Но работа ему нравилась, учился он быстро.
Уже через год за ним закрепилась репутация журналиста, способного добыть любые сведения. В 1869 году его избрали в законодательное собрание штата Миссури. В президентской кампании 1872 года он поддерживал кандидата от либерально-республиканского движения Хораса Грили. Но тот проиграл выборы, и политическая карьера Пулитцера тоже закончилась.
Через 2 года он решил кардинально изменить свою жизнь. Все бросил и отправился в Вашингтон. Там он сдал экзамен на право заниматься адвокатской практикой — не зря же он долгими вечерами корпел над библиотечными учебниками. Три года работал адвокатом и вашингтонским корреспондентом The New York Times.
За это время он обрел множество связей, женился и заработал состояние, достаточное, чтобы купить две разорившиеся газеты: Dispatch и Post из Сент-Луиса. И объединил их редакции. Так появилось издание, которого до Пулитцера не создавал никто в мире.
Броские заголовки, хлесткие комментарии и первые журналистские расследования. Сотрудники Пулитцера безжалостно разоблачали политиков и коррупционеров всех мастей. И рассказывалось все это очень простым и доступным языком. Читатели были в восторге.
Тиражи стремительно росли. Но вместе с внезапной славой пришли и проблемы: не всем «героям» газетных публикаций нравились расследования журналистов Пулитцера, так что вскоре ему, вместе с семьей, пришлось буквально бежать из Сент-Луиса.
Теперь его новым домом стал Нью-Йорк, где в 1883 году он купил находящуюся на грани банкротства газету The New York World. И все началось сначала. Кричащие заголовки, разоблачения и расследования, политические карикатуры на первой полосе. Когда он покупал издание, его тираж не превышал 15 000 экземпляров.
Спустя 15 лет он вырос до 1 миллиона. Состояние Пулитцера тогда оценивалось в 20 миллионов долларов — в пересчета не сегодняшние деньги — это около 3 миллиардов.
Но в полной мере насладиться славой и богатством он не сумел. Уже к 35 годам он практически ослеп. У него случались нервные срывы и развилась болезненная чувствительность к шуму. Он практически не мог самостоятельно передвигаться.
Пулитцер отошел от дел, лечился в лучших клиниках. Но ничего не помогало. Свои последние годы он провел в звуконепроницаемых бункерах в своем доме и на любимой яхте «Свобода». На ее борту он и скончался 29 октября 1911 года.
За семь лет до этого Пулитцер составил завещание, одним из пунктов которого значилось пожертвование Колумбийскому университету в размере двух миллионов долларов. Три четверти этих денег должны были пойти на создание высшей школы журналистики, а оставшиеся следовало вложить в фонд премии для американских журналистов.
Через год после смерти Джозефа Пулитцера была основана Колумбийская школа журналистики, а в 1917 году состоялось вручение первой премии.
Незадолго до смерти он надиктовал своему секретарю то, что принято считать его профессиональным завещанием:
Только искреннее чувство ответственности спасет журналистику от раболепства перед классом имущих, которые преследуют эгоистические цели и противодействуют общественному благоденствию
Джозеф Пулитцер, издатель, журналист, меценат
