31 год назад, 26 апреля 1986-го, в 01:23, произошла крупнейшая в истории техногенная катастрофа – взорвался четвертый энергоблок Чернобыльской АЭС. Сотни ликвидаторов аварии погибли от облучения и онкологических заболеваний, 116 тысяч людей навсегда покинули свои родные дома и начали жизнь заново.
Сейчас 30-километровая зона отчуждения стала популярным местом для туристов-экстремалов и сталкеров, которые гуляют по городам-призракам и фотографируются с оставленными детскими куклами в заброшенных яслях. В годовщину трагедии Zeir.ru записал воспоминания о тех события жительниц Чернобыля трех разных поколений.
Зоя Константиновна Лелекова
Мы прожили в Чернобыле ровно 27 лет. В конце апреля 1959 года приехали, а 5 мая 1986 года — эвакуировались. Все эти годы я работала в больнице, была завотделением, районным терапевтом. Мне 93 года, а те дни – с 25 по 5 мая – помню поминутно. 26 апреля, мы ждали сына Бориса с суточной смены – он работал пожарным в Чернобыльской части.
Я человек занятой, много работы в больнице, поэтому этот день решила посвятить хозяйству. На носу была Пасха: надо было сходить на рынок за рассадой, убрать могилки, чтоб не стыдно было, когда люди зайдут на гробки. Проснулась пораньше и пошла по своим делам. Соседка вышла за калитку и спросила, что случилось на Припяти. Я вообще ничего еще не подозревала, но успокоила ее: «сейчас Боря придет со смены и все расскажет». Ну и побежала дальше.
Что меня сразу удивило – почти пустынный рынок, хотя была суббота – базарный день. Потом заметила, что возле универмага стоит много машин-лотков, толпа людей, несколько пожарных автомобилей. Сейчас это кажется легкомысленным, но тогда я просто не придала этому значения. Зашла в магазин, а там привезли импортные мужские брюки.
Я пошла за мужем Николаем домой, чтоб повести примерить. Сына все нет с работы, хотя время уже. Мы с ним вернулись к универмагу и решили все-таки подойти к этим машинам. Увидели, что торгуют дефицитными товарами, которые везли в Припять. Там всегда было очень хорошее снабжение. А сегодня их в город не пустили, и они все продавали в Чернобыле.
Первое упоминание о Чернобыле датируется 1193 годом.
Статус города присвоен в 1941 г.Население на момент аварии — около 13 тысяч человек.
Помимо АЭС, в Чернобыле работали чугунолитейный завод, ремонтно-эксплуатационная база Днепровского речного пароходства, крупнейший в Украине рыбхоз.
Потом я подошла к пожарным, спросить, что случилось. Они сказали, что на ЧАЭС ночью произошел пожар, но волноваться нечего, все неотложные меры будут приняты, все идет по плану. А мы же понимаем, что это атомная станция, опасность. Вся на нервах вернулась домой и начала звонить в пожарную часть, где мне сказали, что Боря попал в медсанчасть — больше никаких подробностей. Мы поехали туда, начали расспрашивать всех о сыне.
Водитель пожарной машины нам, наконец, рассказал правду: «произошел огромнейший взрыв, крыша взлетела на воздух, весь четвертый энергоблок разрушен».
Они ночью сменой играли в шахматы и поступил сигнал тревоги. Ребята мгновенно собрались и уже через 15 минут были на ЧАЭС. Туда же подъехали припятские спасатели, начали сгонять пожарных со всей Киевской области. Они увидели, что под ногами валяется радиационный графит, от реактора исходило зарево.
Некоторые пожарные пошли наверх, оценить ситуацию, среди них было двое друзей сына. Буквально за минуту они получили тысячи смертельных доз радиации, а через несколько дней их похоронили. Борина команда была внизу, подавала воду. Это и спасло им жизнь, хоть сын с тех пор очень болен – инвалид первой группы.
Уже вечером 26 апреля муж посадил в машину невестку, внука и повез в Киев. Я утром 27 апреля пошла на работу, все обсуждали только аварию, некоторые плакали, но все равно не было паники. Но тут моя коллега Наталья Правик получила сообщение, что ее сына, тоже пожарного, отправили из медсанчасти в Москву, в шестую клиническую больницу. Оказалось, что и мой Борис уже там. Я все взяла в свои руки, уговорила ее срочно ехать к детям в Москву. Люди об этом узнали, начали нам деньги приносить, кто сколько, чтоб передали мальчикам.
Вечером 28 апреля, когда Припять уже была эвакуирована, мы приехали на ж/д станцию «Янов». Все кассы были закрыты наглухо, а скоро прибытие поезда. Подошли к служащему, объяснили ситуацию, и он нас сам посадил на поезд, с проводниками договорился.
Вышли в Москве на вокзале, а куда ехать дальше — не знаем! Ну, я подошла к милицейскому и попросила помощи. Он услышал, в какую мы больницу и сразу насторожился: «вы откуда? Чернобыль? Вас проверяли?! Должны были в Чернигове проверить всех оттуда!».
Он побежал куда-то звонить, а потом к нам сразу подошел мужчина в гражданском и повел к такси. Очередь была большая, но он что-то пошептал таксисту, и водитель нас повез. Походим к больнице, а там огромный транспарант – КАРАНТИН.
Терять мне уже нечего, я начала ломиться в двери. Нам открыли санитары, стали ругаться, но мы показали телеграмму о том, что тут наши сыновья. Нас пригласили в вестибюль, записали данные. После долгих просьб и разговора с КГБшником нам выписали пропуска.
Наташе долгий, а мне на 2 часа. Дело в том, что у нее сын был очень облучен, им давали время попрощаться. Мы прошли санобработку и сидели снова ждали «с моря погоды».
Я увидела санитара молодого и попросила его узнать, где мой сын лежит. Он подошел через минут 20 и сказал, что Боря на 9 этаже. Я надела свой медицинский халат, шапочку, и решилась на диверсию.
На лифте побоялась ехать, там врачей много, еще сдадут меня. Поднималась все девять этажей пешком, прошла с уверенным лицом мимо дежурной. В палате лежал мой сын и еще трое парней, в более тяжелом состоянии.
Мы оставили деньги, которые нам дали в Чернобыле, поговорили о простом, житейском, никто из этих ребят не хотел говорить о сложном. И тут, один из них попросил передать его родным записку. Я ее взяла сначала, но потом меня напугали, мол там уровень загрязнения страшный, возить ее с собой нельзя. Я выбросила ее, о чем жалею всю свою жизнь. Это мой самый большой грех, что я не передала последнюю весточку семье от героя. Потому что мой Боря вернулся домой, а эти парни – нет. Все ведь временно, понарошку!
Елена Перцевая
В 1986 году мне было почти 16 лет. И вот, в ту весну начались первые свидания, поцелуи. Так было и вечером 25 апреля. Я пришла домой поздно, ночь была очень теплая и тишина такая, что аж звенела.
Утром 26 числа я пришла в школу, никто не отменял уроки. Первое, что бросилось в глаза – это то, что детей высокопоставленных чиновников не было, как и некоторых руководителей. Видимо, они узнали обо всем еще ночью и уехали. Нам провели, по-моему, два урока и отпустили домой, ничего не объяснив.
Все пришли домой счастливые, что занятий нет и можно гулять. На дворе было где-то 25 градусов жары, мы разделись до трусов и маек и пошли довольные загорать на речку. А вечером мне надо было ехать в соседнее село на проводы друга в армию. Мама пришла с работы и сказала, что автобусы никуда не ходят, люди начинают своим ходом уезжать, но никто еще толком ничего не знал. Кроме избранных.
Все выходные прошли у нас относительно спокойно. Да, вокруг все больше говорили о пожаре на станции, о какой-то аварии, но пока никто не придавал этому большого значения. В понедельник, опять же, мама пришла с работы и сказала, что, видимо, все серьезно – все больше людей уезжает. И она переживала, что ей на днях сдавать бухгалтерский отчет в магазине. Тем не менее она решила вывезти из города меня и жену моего брата с ребенком.
Мы жили возле речного вокзала и хотели уехать на ракете в Киев, но там билетов уже не было. Тогда вообще все ехали в Киев, а дальше уже кто куда по родственникам. Пошли через весь город на автовокзал, купили билеты за 2.50 и поехали. Никто чернобыльцев не эвакуировал особо, люди уезжали сами и за свои деньги.
Ехали в чем были, вещи взяли только ребенку. Мама отвезла нас к своей сестре в село Демидов, недалеко от Киева. А сама решила вернуться на работу — сдавать отчет. Колхоз дал нам пустой дом на время, мы там устроились. Единственное, что не давало покоя – собака.
Дома остался Марсик, а к нему мы относились, как к полноценному члену семьи. И вот через месяц после аварии папу отправили в Чернобыль за вещами. Нужно было вывезти все документы, сберкнижку и важные вещи. Я до сих пор не знаю, как он пробрался туда и обратно.
В городе уже во всю орудовали мародеры, наш дом тоже ограбили. Извините, но даже наложили кучу дерьма посреди комнаты! Побродив по Подолу, папа понял, что всех собак отстреливали, но он еще надеялся найти Марсика и начал его звать. И чудо! Из кустов вылез наш старик.
Папа признался, что просто упал перед ним на колени, они обнялись и плакали. Он потом часто говорил: «я впервые видел, как плачет собака, как у нее текут слезы». Ну, в итоге папа привез с собой мои тапочки, будильник в кармане и Марсика. Действительно, самые важные вещи! (Смеется).
Даже тогда для меня это все оставалось приключением, как в кино. Просто сначала все жили у родственников, кто-то по общежитиям. Все ведь временно, понарошку! А летом начали выдавать первые квартиры чернобыльцам. Стало понятно, что это бесповоротно. И мне, стыдно вспоминать, все равно хотелось жить в высотке с лифтом, а не в частном доме на берегу реки.
Не было осознания, что вот она твоя природа, твоя Родина. Это сейчас понимаешь, что самое лучшее было тогда и там. А для родителей это было огромной трагедией, ведь они там родились, выросли, родили детей и нянчили внука. Вскоре нам дали квартиру, я пошла в новую школу, быстро адаптировалась.
Два года никто из нас не ездил в зону, но в 88-м году умер папа, и мы впервые после аварии всей семьей приехали в Чернобыль. Он завещал, чтобы его похоронили на Родине. Наш автобус въехал в город на рассвете и все вокруг выглядело страшным и серым. Это чувство невозможно описать!
Ты видишь свой город, в котором жизнь била ключом, абсолютно мертвым, разбитым, черным. Мне казалось, что даже птицы не пели – такая была зловещая тишина. Сложнее всего было зайти на нашу улицу. Некоторые дома снесли и засыпали песком. Это было настолько сильное потрясение, что в следующий раз я смогла приехать в Чернобыль только через десять лет.
Еще очень обидно, что люди потерялись, мы до сих пор не можем найти половины одноклассников. С остальными мы встречаемся каждый год 9 мая в Чернобыле. И эти встречи такие странные! Совершенно нет ощущения, что нам по 46 лет. Мы общаемся на уровне девятого класса: шутки с тех времен, клички, воспоминания замерли. Со стороны это выглядит смешно, но есть в этом какая-то боль незавершенного детства.
Любовь Струк
В ночь, когда случилась авария на станции, мы с ребенком проснулись от грохота машин и звука сирен. Дело в том, что наш дом стоял прямо над дорогой «Чернобыль-Припять». Я выглянула в окно и увидела колонну пожарных машин, они ездили всю ночь туда-обратно. На следующий день мы проснулись, а на улице было тепло, как летом, все деревья цвели. Я одела сына Славика, ему тогда было четыре годика, и мы пошли гулять по городу.
Зашли на рынок, в магазин и там уже услышали – что-то произошло на ЧАЭС. Люди говорили, что просто загорелась крыша и ее не могут потушить. По пути домой я встретила сотрудницу и узнала, что многие хотели утром уехать в Киев, но автобусы почему-то не пустили. Каждый высказывал свои домыслы, разносили сплетни, но ничего нигде не объявлялось официально. Ближе к вечеру мы пошли к свекрови и тогда уже начали говорить, что поднялся радиационный фон, могут эвакуировать Припять. А если не потушат крышу, то и Чернобыль.
Чернобыльская АЭС
Введена в эксплуатацию в 1977 году Общее количество энергоблоков по проекту — 6 (2 не были достроены, остальные закрыты) Объем выработки электроэнергии до аварии — 4000 МВт. Последний блок остановлен 15 декабря 2000 г.
Свекровь сказала, что на всякий случай надо держаться вместе, в одном доме. Я поехала на велосипеде к себе, собрала документы и кое-какие вещи. На обратном пути упала и поломала ногу. Свекр отвез меня в больницу, где я увидела много мужчин в форме. То ли военные, то ли пожарные. Вообще, там был переполох, все суетились. Мне начали накладывать гипс, а врачи шептались, что у «привезенных» сильная рвота.
