В середине марта 1650 года в Новгороде вспыхнул так называемый «хлебный бунт», на деле спровоцированный несколько иными обстоятельствами. Во-первых, прибытием в город датского посла Эверта Граббе. Во-вторых, намерением местного олигарха Василия Стоянова отправить в Швецию обоз с продовольствием.
С датчанином, конечно, произошло недоразумение. Несколькими днями раньше в Пскове был схвачен шведский посланник Логин Нумменс, везший 20 000 рублей из Москвы в Стокгольм (часть нашей компенсации за нелегальных мигрантов). Новгородцы приняли датчанина Граббе за шведа, исполнявшего аналогичную миссию.
В послании царю, отправленном 20 марта, новгородцы так описывали это происшествие:
В нынешнем году марта 15 за два часа до света приехали с Москвы немцы и стали на Никитиной улице, и того же дня в другом часу ночи те же немцы поехали из Новгорода вон, и на уличных караулах посадские люди их спрашивали: что-де вы идете ночью без государева пристава и без московского толмача? И они, немцы, учинились уличным караульщикам сильны, поехали из Новгорода, но у Чудова креста всяких чинов люди тех немцев начали ворочать и им говорить: «Что вы идете ночью, а не днем? Ночью ездят воровские люди. Пристава и толмача у вас нет?». И те немцы начали нас колоть шпагами, и с ними учинилась драка. Их воротили к земской избе и расспрашивали, и в расспросе они сказались: «Я посланник датского короля Иверт Граб, а со мною посланных людей шесть человек, да с ним же ехали шведской земли подданные, а были в Москве для хлебной покупки». И вот посланник Иверт Граб тебе, государю, в вине своей добил челом, что поехал из Новгорода ночью без пристава и без толмача и шпагами нас колол, и в том во всем дал на себя запись, что ему тебе на нас не бить челом и в своей земле датскому королю.
Как и следовало ожидать, конфликт был исчерпан довольно быстро. Не мог же Граббе путешествовать по России без документов! Новгородцев насторожило только время приезда глубокая ночь. А так как они не могли не знать о поимке псковичами Нумменса, то, естественно, заподозрили крадущихся во тьме иноземцев в недобром.
Однако, когда все разъяснилось, стороны отказались от претензий друг к другу. Вот только попутчики датчанина Граббе шестеро шведов вызывали вопросы. Эти шведы и сбили новгородцев с толку. Хотя ничего удивительного в соседстве датчан и шведов в одной компании не было: до прихода к власти в 1654 году Карла Х отношения между двумя странами были весьма доверительные.
И все-таки зафиксируем, что Карл Поммеринг, шведский посол в Москве 7 апреля 1650 года доносил своей королеве: Так как датский посол Ивер Краббе имел с собою нескольких стрельцов, новгородцы подумали, что это комиссар вашего королевского величества Иоган де Родес или кто-либо другой, имеющий повеление вашего величества сопровождать деньги.
Они поэтому напали на помянутого Краббе, осмотрели его багаж, взяли его письма и дурно обошлись с ним и с его свитою, ибо они не хотели пропускать деньги, полагая, как здесь говорят, что раз комиссар получил их, то его царское величество уже не должен более отвечать за это, а должны отстаивать те, которые их сопровождают.
Собственно, здесь ничего нового нет. Еще 24 марта другой высокопоставленный шведский торговый представитель (комиссар) в Москве Иоганн де Родес доносил королеве Христине: Граббе прибыл в Новгород подобно тому, как Логин Нумменс в Псков. И сообщают, что новгородцы его заключили в тюрьму (ошибочные сведении. Г.Р.). Но причины, почему они напали на него, нельзя никакой другой предположить, как той, что они были того мнения, что это должен быть я с 70 000 дукатов. Передают, что они говорят, что не допустят, чтобы деньги, а тем более хлеб, вывозились из страны.
Но это происходит, по моему малому и ненавязчивому мнению, не от чего иного, как оттого, что хлеб приказали скупать по более низкой цене, чтобы казне также извлечь из этого не меньшую прибыль. Это все причинило большое негодование при этом дворе (имеется в виду царский двор. Г.Р.), и здесь живут в немалом страхе, так как мятеж, как бегучее пламя, перешел в Новгород, и очень боятся, что он распространится дальше сюда, что может совершенно легко случиться.
Но мы должны учитывать, что известное Родесу (хлеб приказали скупать по более низкой цене, чтобы казне также извлечь) не знали в Новгороде. Там рассуждали примерно так: в Пскове задержали шведа с деньгами, на которые он собирался скупать хлеб; не иначе и этот едет с такими же намерениями. И не только в хлебе заключался корень зла. Поммеринг в упомянутом выше донесении пишет, ссылаясь на своего агента в Москве: Главным образом они, как многие здесь, постоянно говорят и обвиняют Морозова, как причину того, что ваше королевское величество получаете от великого князя такую большую сумму денег и много хлеба; они думают, что вместо поташа посылаются в Швецию селитра и деньги.
Поясним необходимое. Поташ калиевая соль, используемая в те времена для производства стекла, мыла, для промывки шерсти. Селитра (калийная) сырье стратегическое, использовалось для изготовления черного (дымного) пороха. В принципе люди не слишком осведомленные могли легко спутать поташ и селитру (хотя по технологии XVII века первый использовался для получения второй) и сделать из этого далеко идущие выводы.
За державу обидно!
Эта селитра-поташ очень изящно встроилась в логику подозрений. Встревоженные новгородцы писали государю:
Шведы (сопровождавшие Граббе. Г.Р.) в Новгороде ожидают твоей государевой денежной и хлебной казны. А слух нам есть: как твою государеву казну, денежную и хлебную, шведские немцы возьмут и твои государевы недруги шведские немцы твоею казною хотят нанять иных немецких людей и идти с ними под Великий Новгород и Псков.
Это, напомню, был только один посыл к бунту. Второй связан с деятельностью семейства купцов Стояновых братьев Семена, Василия и Ивана. Про Василия в марте Новгород знал, что он готовит к отправке в Швецию 30 подвод с мясом и рыбой, испросив разрешения у государя.
Согласитесь, утаить снаряжение такого продовольственного поезда от жителей Новгорода было бы невозможно. Да Стоянову и не нужно было это делать: он-то точно знал, что ни о каком наступлении шведов на Новгород речи нет. Он просто делал деньги.
Однако свеж в памяти горожан был царский указ, данный Новгороду в конце января 1650 года, о запрещении торговым людям вывозить в шведские владения мясо, рыбу и другие продукты. Василий Стоянов этот указ не нарушал.
Он униженно просил царя разрешить ему отправить обоз в Швецию в порядке исключения, признаваясь, что там находятся некачественные продукты, которые нельзя продать в России. Только кто бы в Новгороде этому поверил?
Псковские волнения, нехватка продовольствия на новгородском рынке возбуждали население. Вот и про Семена новгородцы писали в своей челобитной царю, что ездит он в Шведскую землю многие годы. И в нынешнем году, государь, летом в карбасах, а зимой в возах к немцам возил рожь, мясо и всякие съестные припасы.
Немецких людей кормят и с ними советуются, а нас, православных христиан, голодом морят и в конец губят. Да он же, Семен Стоянов, с немецкими шведскими людьми, которые в Великий Новгород приезжают, пьет и ест заодно и в дом к себе приводит и ночи с ними у себя просиживает, а за город их провожает с питьем.
И пусть в энциклопедиях и словарях по сей день пишут о «городском восстании» 1650 года в Новгороде, что «поводом для его начала послужил рост цен на хлеб, возникший из-за крупных правительственных закупок зерна» (Энциклопедический словарь, 2009). Но мы-то отчетливо понимаем, что причиной и поводом стали стечения многих обстоятельств: неурожай, спекулятивные операции царя в Пскове, приезд Граббе в Новгород, жадность купцов Стояновых, слухи о предстоящей шведской агрессии.
Пять часов пополудни
Объективно же то, что бунт вспыхнул стихийно. И это ясно читается в донесении новгородского митрополита Никона и воеводы князя Федора Хилкова царю. Вот как они описывали первый день беспорядков: Марта в 15 день в пятом часу дня приехал в Великий Новгород датский посланник. И того же, государь, числа пришли в Каменный город многие люди всяких чинов от стрельцов и от казаков и посадские все люди, кроме лучших людей.
И они караульщиков с караула от ворот и от колокола, что к воротам в набат бьют, всех отбили и начали в колокол бить. Мы, холопы твои, послали голов стрелецких, велели их унимать, а сотника стрелецкого Марка Босенкова послали на башню, чтобы не велел в колокол бить. И они голов стрелецких не послушали, а сотника стрелецкого хотели с башни скинуть.
А в то время те они же ходили своею дуростью на Любецкий двор и немцев взяли в земскую избу. А во втором часу ночи пошли посадские дворы грабить. Разграбили Семенов да Васильев дворы Стояновых и иные многие дворы… А мы, холопы твои, ныне у твоего государева богомольца у Никона митрополита на дворе.
Как видим, в центре событий снова Стояновы, которые стали средоточием зла в глазах новгородцев, испытывавших серьезные продовольственные проблемы. Но «оседлали» события люди отнюдь не бедные сапожник Лисица, стрелецкий пятидесятник Щербаков, митрополичий приказчик Жеглов. Уже 16 марта по инициативе Ивана Жеглова они поклялись на святом кресте, чтобы всем стать заодно, если государь пошлет на них рать и велит казнить смертью, а денежной казны и хлеба не пропускать за рубеж.
Как выяснилось, клятва эта была не совсем добровольной. Сохранилась явочная челобитная 26 новгородских подьячих, датированная 21 марта 1650 года. В ней противники бунта рассказывают, что митрополичий приказной человек Иван Жеглов с советниками, которые воровство удумали и учинили смуту с посадскими, со стрельцами, с казаками, с новокрещенными и со всеми черными людьми, забыв государево крестное целованье, учинили запись неведомо какую.
К той записи всяких чинов людям они велят руки прикладывать, не показав. А которые люди не хотят в таком их воровском совете быть, тем велят насильно, бив разными всякими боями, руки потом уже прикладывать. А дворян, детей боярских, которые ныне в Великом Новгороде, и подьячих велят, имая по одному человеку, приводить в земскую избу и заставляют руки прикладывать насильно. И марта же в 20 день дворяне и дети боярские и мы, подьячие, к земской избе приходили и Ивану Жеглову и всем новгородцам посадским людям говорили, чтоб они свои записи показали.
Но Иван Жеглов с товарищами и своими советниками записи не показали, а сказывал им тот Иван Жеглов речью, что написаны у них записи таковы: как за кем-нибудь из их воровского совету присланы будут с Москвы какие-нибудь люди, их бы никого не выдавать, стоять заодно. И мы, подьячие, в том им отказали и рук своих к той их воровской записи не приложили, и они нас за то хотят побить до смерти.
Вместо эпилога
В той же челобитной есть описание первого дня мятежа в Новгороде: Учинилось смятение великое, и многие дома пограбили и государева богомольца митрополита Никона били и за окольничим за князем Федором Андреевичем Хилковым и за дьяками Василием Софоновым да Исаком Кудриным с оружьем и с каменьями гонялись. Никто не указывает на предводителя, зачинщика массового выступления. Оно вспыхнуло внезапно.
